– Коли так, – говорит барин, – вот тебе мой приказ: украдь у меня чёрного быка из-под плуга; уворуешь – дам тебе сто рублей, не уворуешь – влеплю сто плетей.

– Слушаю-с! – отвечает Иван.

Тотчас бросился он на деревню, стащил где-то петуха, ощипал ему перья, и скорей на пашню; подполз к крайней борозде, приподнял глыбу земли, подложил под неё петуха, а сам за кусты спрятался. Стали плугатари вести новую борозду, зацепили ту глыбу земли и своротили на́ сторону; ощипанный петух выскочил и что сил было побежал по кочкам, по рытвинам. «Что за чудо из земли выкопали!» – закричали плугатари и пустились вдогонку за петухом. Иван увидал, что они побежали как угорелые, бросился сейчас к плугу, отрубил у одного быка хвост да воткнул другому в рот, а третьего отпряг и увёл домой.

Плугатари гонялись-гонялись за петухом, так и не поймали, воротились назад: чёрного быка нет, а пёстрый без хвоста. «Ну, братцы, пока мы за чудом бегали, бык быка съел; чёрного-то совсем сожрал, а пёстрому хвост откусил!» Пошли к барину с повинною головою:

– Помилуй, отец, бык быка съел.

– Ах вы, дурачьё безмозглое, – закричал на них барин, – ну где это видано, где это слыхано, чтоб бык да быка съел? Позвать ко мне Ивана!

Позвали.

– Ты быка украл?

– Я, барин.

– Куда же ты девал его?

– Зарезал; кожу на базар снёс, а мясом стану отца да мать кормить.

– Молодец, – говорит барин, – вот тебе сто рублей. Но украдь же теперь моего любимого жеребца, что стоит за тремя дверями, за шестью замками; уведёшь – плачу двести рублей, не уведёшь – влеплю двести плетей!

– Изволь, барин, украду.

Вечером поздно забрался Иван в барский дом; входит в переднюю – нет ни души, смотрит – висит на вешалке господская одёжа; взял барскую шинель да фуражку, надел на себя, выскочил на крыльцо и закричал громко кучерам и конюхам:

– Эй, ребята! Оседлать поскорей моего любимого жеребца да подать к крыльцу.

Кучера и конюхи признали его за барина, побежали в конюшню, отпёрли шесть замков, отворили трое дверей, вмиг всё дело исправили и подвели к крыльцу осёдланного жеребца. Вор сел на него верхом, ударил хлыстиком – только и видели!

На другой день спрашивает барин:

– Ну, что мой любимый жеребец?

А он ещё с вечера выкраден. Пришлось посылать за Иваном.

– Ты украл жеребца?

– Я, барин.

– Где ж он?

– Купцам продал.

– Счастлив твой бог, что я сам украсть велел! Возьми свои двести рублей. Ну, украдь же теперь керженского наставника.

– А что, барин, за труды положишь?

– Хочешь триста рублей?

– Изволь, украду!

– А если не украдешь?

– Твоя воля; делай, что сам знаешь.

Призвал барин наставника.

– Берегись, – говорит, – стой на молитве всю ночь, спать не моги! Ванька-вор на тебя похваляется.

Перепугался старец, не до сна ему, сидит в келье да молитву твердит. В самую полночь пришёл Иван-вор с рогозиным кошелём и стучится в окно.

– Кто ты, человече?

– Ангел с небеси, послан за тобою унести живого в рай; полезай в кошель.

Наставник сдуру и влез в кошель; вор завязал его, поднял на спину и понёс на колокольню. Тащил-тащил.

– Скоро ли? – спрашивает наставник.

– А вот увидишь! Сначала дорога хоть долга, да гладка, а под конец коротка, да колотлива.

Втащил его наверх и спустил вниз по лестнице; больно пришлось наставнику, пересчитал все ступеньки!

– Ох, – говорит, – правду сказывал ангел: передняя дорога хоть долга, да гладка, а последняя коротка, да колотлива! И на том свете такой беды не знавал!

– Терпи, спасён будешь! – отвечал Иван, поднял кошель и повесил у ворот на ограду, положил подле два березовых прута толщиною в палец и написал на воротах: «Кто мимо пройдёт да не ударит по кошелю три раза – да будет анафема проклят!» Вот всякий, кто ни проходит мимо, – непременно стегнёт три раза. Идёт барин:

– Что за кошель висит?

Приказал снять его и развязать. Развязали, а оттуда лезет керженский наставник.

– Ты как сюда попал? Ведь говорил тебе: берегись, так нет! Не жалко мне, что тебя прутьями били, а жалко мне, что из-за тебя триста рублей даром пропали!

Шут

В одной деревне жил шут. Какой-то поп вздумал ехать к нему, говорит попадье:

– Ехать было к шуту, не сшутит ли каку́ шутку!

Собрался и поехал; шут по двору похаживает, за хозяйством присматривает.

– Бог в помощь, шут!

– Добро жаловать, батюшка! Куды тебя бог понёс?

– К тебе, свет; не сшутишь ли шутку мне?

– Изволь, батюшка; только шутку-то я оставил у семи шутов, дак снаряди потеплей да дай лошади съездить за нею.

Поп дал ему лошадь, тулуп и шапку. Шут сел и поехал. Приехал к попадье и говорит:

– Матушка! Поп купил триста пудов рыбы; меня вот послал на своей лошади к тебе за деньгами, триста рублей просит.

Попадья тотчас отсчитала ему триста рублей; шут взял и поехал назад. Приезжает домой, тулуп и шапку положил в сани, лошадь в ограду пустил, а сам спрятался. Поп пождал-пождал, не мог дождаться, собрался и воротился к попадье. Она спрашивает:

– А где рыба-то?

– Какая рыба?

– Как какая! Шут приезжал за деньгами, сказывал, будто ты заторговал триста пудов рыбы; я ему триста рублей дала.

Узнал поп, каковую шутку сыграл над ним шут!

На другой день собрался, и опять к шуту. Шут знал, что поп приедет, переоделся женщиной, взял пресницу и сел под окошко, сидит да прядёт. Вдруг поп:

– Бог в помочь!

– Добро жаловать!

– Дома шут?

– Нету, батюшка!

– Где же он?

– Да ведь он, батюшка, с тобой вчерась пошутил да после того и дома не бывал.

– Экой плут! Видно, назавтрее приезжать.

На третий день приехал; шута всё нет дома. Поп и думает: «Чего же я езжу без дела? Эта девка, знать, сестра его, увезу её домой, пусть зарабливает мои деньги». Спрашивает её:

– Ты кто же? Как шуту доводишься?

Она говорит:

– Сестра.

– Шут у меня триста рублей денег взял, так ступай-ка, голубушка, зарабливай их…

– Дак что! Ехать дак ехать!

Собралась и поехала с попом. Живёт у него уж и долго.

У попа были дочери-невесты. Вдруг к нему сватовщики – какой-то богатый купец начал сватать дочь за сына. Поповски дочери что-то купцу не понравились, не поглянулись, он и высватал стряпку, шутову сестру. Весёлым пирком да и за свадебку. Справили всё как следует. Ночью молодая говорит мужу:

– Высади меня